Отец Владислав тоже вздохнул. В начале курса он не особенно задумывался, какие нервные реакции может вызвать у студентов его богатый понятийный аппарат. Поэтому спокойно выдавал фразы вроде: «Если блаженство есть переживание нравственного блага, а единственным источником нравственного блага является Бог, то и блаженство, будучи переживаемо субъективно, является субъективным переживанием объективных начал». Потом смотрел на нас добрыми глазами, явно не понимая, чем спровоцирован наш нервный смех.

Покаяние гносеологично: оно даёт знание об истинном положении дел

Но те времена миновали… Теперь батюшка лишь вздохнул и покорно объяснил:

– Гносис, братья и сестры, – это знание. Покаяние гносеологично: оно даёт знание об истинном положении дел.

Мы благодарно закивали и бросились записывать…

***

Притча о блудном сыне – очень известная. И очень важная. Именно потому, что покаяние гносиологично. Притча взята основной темой для одной из недель, подготовительных к Великому посту; мысль её многажды повторена и развита в богослужении…

Тем более печально, что далеко не всем она понятна.

Ну, то есть во всём, что связано с младшим сыном, вопросов не возникает. Повёл он себя по отношению к отцу крайне эгоистично, попрал родительскую любовь, пустил по ветру родительские труды… Но, вытрезвленный скорбями и чужим равнодушием, опомнился, раскаялся и вернулся к отцу, совершенно не щадя своего самолюбия.

Хорошо! И – понятно…

Непонятно, как относиться к истории сына старшего.

Непонятно, как относиться к истории сына старшего

Хотя притча и обращена к нам преимущественно через историю младшего сына, но всё же большинство людей не может не отметить глубоко в душе, что они не обходились настолько подло с родителями, не пускались в такой дурной кутёж и не прогуливали целое состояние… Слово Божие будит нашу совесть, мы признаём себя грешниками и сравниваем с блудным сыном. Но что-то подталкивает сравнить себя и со старшим сыном. Особенно после энного количества лет, прожитых относительно благочестиво.

И тут критическая мысль виновато вздрагивает, потому что, как ни крути, выходит, что со старшим сыном обошлись и правда несправедливо?

Бывают же у родителей любимчики? Их во всём оправдывают и балуют, потом, избалованных, вытаскивают из передряг, поддерживают материально, пока они кутят «на стороне далече», а стоит им вернуться домой и поплакать папе-маме в плечико – закалывают им тельца упитанного.

Другие дети всё это время стараются: учатся, трудятся, разделяют с родителями ответственность за дела семьи… при том, что вопрос, чтобы им веселиться на семейные средства, особо и не ставится.

И оказывается, что у них может накопиться обида. Вот старший сын её и высказал!

***

Да, высказал. Именно с его слов мы и знаем обо всех его обидах… И тут-то нам как раз и пригодился бы опыт стяжания покаянного духа. Того самого, который даёт знание об истинном положении дел и, соответственно, обличает пути самообмана.

Всё ведь просто – старший сын лгал. Совершенно искренне – да, но – лгал! Нет, он не растрачивал отцовского имущества, не пускался в загулы – это была правда… Но – не вся. Вся правда заключалась в том, что если бы он был таким любящим и почтительным сыном, каким презентовал себя сочувственным слушателям, то он никогда не устроил бы отцу такой отвратительной сцены!

Он не тяготился бы тем, что всегда был с отцом и трудился под его началом, он не мечтал бы уйти, наконец, от постылого отцовского надзора, чтобы развлечься с приятелями! И в отношении младшего брата он порадовался бы – хотя бы потому, что его возвращение утешило отца. Если бы старший сын любил отца!..

Притча говорит нам не об отношениях отцов и детей, в которых бывает всякое и допустимо всякое – сообразно степени совершенства самих отцов и дарований детей. Нет. притча говорит нам об отношениях людей с Богом – Отцом нашим Небесным.

Бог совершенен, свят, нелицеприятен. И Он – источник истинной радости. Упрекнуть Его так, как сделал старший сын, – значит сказать: мне тягостно с Тобой, Господи; почему Ты не даёшь мне от Тебя отдохнуть?

Но сказать так может лишь человек, который не любит Отца, а любит… грех. И именно это расположение духа обнаружил старший сын. Но и этого мало – как всякий нераскаянный грешник, он возложил вину за своё грехолюбие на другого, опорочил родительскую любовь, оболгал её в глазах посторонних…

Конечно, почти ни в ком нет такой сильной любви к Богу, чтобы всегда радоваться трудам благочестия и никогда не желать пустого отвлечения от них. Но тот, кому открывается путь покаяния, тяготится не Богом, а своим грехом.

Тот, кому открывается путь покаяния, тяготится не Богом, а своим грехом

Такого человека печалит, что он не горит к Богу любовью, что не стремится на богослужение, «как олень на источники воды» (ср. Пс. 41, 2), что вновь и вновь затягивается «на страну далече» – к беспутным дружкам и недобрым увлечениям.

И, вырываясь порою из греховного плена, он говорит в покаянных слезах: «Мне жаль, Господи, что я не люблю Тебя! Мне очень-очень жаль…». И то, что человек хотя бы не оправдывает себя перед Богом, означает, что он уже немного любит Его.

Покаяние гносеологично – оно ставит в нашем уме и сердце всё на свои места. А нераскаянность – такое ослепление, которое в первую очередь не сознаёт своей слепоты.

Старший сын был грехолюбив, но считал, что достоин лучшего! Младший сын тоже был грехолюбив, однако покаяние привело его к мысли, что он не достоин ничего… Притча не говорит нам, как он жил дальше и как справлялся со своим грехолюбием. Но она говорит, что покаяние отверзло ему двери Божественных щедрот. Покаяние научило его рассудить: «Я недостоин» – и тогда он получил дары Божии, которые по преимуществу – дарования свободы от власти греха…

И вот подходит пост, когда мы коленопреклоненно будем умолять и упрашивать – дай мне, Господи! дай мне увидеть мои неправды! Как о самой великой милости, будем просить, чтобы нам было дано покаяние…